Девочка
…На приоткрытом майском балконе дрожит тень деревьев со двора – ветер поднимает шум тонких листьев. В квартире просторно, убрано, уютно. Справа – стеллаж во всю стену, уставленный книгами. Классика в советских книжных сборниках. В хрустальных вазах скромно стоят два небольших букета красных и нежно-розовых гвоздик. На рабочем столе рядом с компьютером молчаливым символом лежит «Русская история». На стенах – фотографии детей и внуков.
Радио «Маяк» характерным высоким отсчётным пульсом в тишине сообщает, что начался новый час.

Во время войны, когда радио не работало, в эфире стучал метроном: 50 ударов в минуту означали спокойную обстановку, а 150 – воздушную тревогу. Для людей, которые не выключали радио, звук работающего метронома был как биение сердца страны.

Женщина в белоснежной рубашке, с аккуратной стрижкой листает страницы. У неё пронзительные ярко-синие глаза.

Нина Михайловна Зяблова показывает нам свою книгу «Дни, как смерть, страшны». Это сборник воспоминаний детей войны, узников фашистских концлагерей. Нина Михайловна с гордостью говорит, что ни одна книга из тиража в тысячу экземпляров не была продана.

– Воспоминаниями торговать? – шутливо возмущается она. – Да ни за что!
Сегодня Нина Михайловна кандидат медицинских наук, преподаватель кафедры госпитальной терапии Воронежского государственного медицинского университета имени Н.Н. Бурденко, терапевт высшей категории, гастроэнтеролог высшей категории. Автор более 100 научных работ и двух монографий. Мать офицера и врача-кардиолога высшей категории, бабушка юриста в чине капитана, двух студентов и маленьких Катеньки и Анечки.
А тогда?
Вкус хлеба на морозе – самые яркие детские воспоминания этой голодной зимы.
Зима 1941-ого. Пятилетняя девочка Нина. Дедушка зашёл к ним с братом в 3 утра, поцеловал малышей и ушёл. Больше они его не видели. Папа на фронте с 23 июня.

Вкус хлеба на морозе – самые яркие детские воспоминания этой голодной зимы. Нина уговаривают маму, чтобы та взяла малышку в магазин, где по карточкам дают хлеб. Им взвешивают на весах часть буханки и ещё «довесок» – маленький кусочек.

– И я на морозе ем этот кусок хлеба. До сих пор этот вкус.

В селе остались только женщины и дети.
– Мама и бабушка стали рыть бомбоубежища. Через наше село проходила линия фронта. На правом берегу Дона немцы, на левом – русские. Село Гремячье тогда - это одна длинная улица вдоль реки. А за ней идут вишневые сады. Мы сидели в вырытых ямах и накрывались этими пушистыми вишневыми ветками. Прятались под ними от смерти.
Мой брат Славик, когда ещё не умел ходить, выползал иногда из окопов, и тогда ему говорили: «Славик, вернись, германец убьет!" И он понимал. Все детишки понимали, ужас для нас был чем-то привычным.
Мы-то в бомбоубежище спасаемся, а куклы могут умереть. Вдруг их немцы заберут и убьют? Что делать, пошли мы с подружкой Катей по дорожке к дому, чтобы забрать куклы. Пробираемся осторожно, а тут на бреющем полёте подлетает самолёт прямо над нашей дорожкой. Кроме нас двоих никого не было, и он прямой наводкой стал бомбить по нам. Но мы же дети уже умные, мы тут же ринулись в кусты картошки. Непонятно, как живы остались. А кукол мы спасли в итоге.
Осознание не делилось по возрастам.

– Мой брат Славик, когда ещё не умел ходить, выползал иногда из окопов, и тогда ему говорили: «Славик, вернись, германец убьет!" И он понимал. Все детишки понимали, ужас для нас был чем-то привычным. (врезка 2)

И степень опасности не снижалась для малышей.

Вячеслав Знатков – художник иллюстратор в книге Нины Михайловны. Он умер совсем недавно, в конце апреля.

– Вячеслав жил в селе Суземки Брянской области. Все село вывели в поле, выставили в ряд и покосили из пулеметов. А маленький Слава стоял впереди своей бабушки. Умирая, она специально упала сверху на внука и спрятала его своим разорванным телом. Мальчик захлёбывался кровью, но когда немцы ушли, выполз, кое-как отплевался и остался жив.

Попал в концлагерь – экспериментальный. У него, голодного, маленького, брали кровь, чтобы переливать немецким солдатам.

А соседке того же возраста ампутировали ногу. Немецким врачам надо было изучить результат действия изобретённых ранозаживляющих препаратов и наблюдать процесс заживления. На детской ножке. Девочке резали ногу поэтапно, начиная от щиколотки. Ампутируют, наблюдают, снова ампутируют и так далее. Никакой медпомощи, никакого обеззараживания. Вся надежда на силу организма. Воспоминания этой девочки, а, точнее, сейчас уже бабушки, тоже есть в книге «Дни, как смерть, страшны». Нога у женщины ампутирована до паха.
Ой, Господи, сколько таких случайностей было! Мы должны были погибнуть десятки раз.
Передовые части немцев – мотоциклисты, разведчики. Они входили первыми, за ними шли войска. Они врывались в сёла и уже были заранее информированы о том, где именно живут семьи коммунистов. Их надлежало расстрелять.

– А мы были уже не в доме, а в бомбоубежище. Но к нам случайно зашла соседка, бабушка Наташа, что-то спросить или попросить. И вот она выходит из калитки нашего дома. В это время её хватают немцы, так как им уже донесли, что в этом доме живут коммунисты. Поэтому они и подумали, что хозяйка – это бабушка Наташа. У неё 5 детей (один из сыновей сейчас генерал, герой России, доктор наук, дописывает 30-ю книгу). Ребята повисли на маме с криками и кое-как объяснили немцам, что она здесь не живёт, и её отпустили.

Ой, Господи, сколько таких случайностей было! Мы должны были погибнуть десятки раз.

Июль. Немцы выгнали нас из бомбоубежища. Я была в каком-то ночном старом платьице. И успела только в карманчик положить папин подарок с действительной службы – носочки. Единственная ценность, которую мы взяли.

А мама была мудрая. Надела драповое пальто. Лето же, жара, а она понимала, что наступит зима, и пальто пригодится.
Дядя Костя писал моему отцу: «Я счастлив, и я в разведке»
Гнали нас на запад в чистое поле. Надо собрать урожай. Расположили лагерем: колючая проволока, наблюдающий часовой с вышки. Женщин под конвоем водили на уборку урожая. Брать что-то себе было строго запрещено. Женщину, которая взяла горсть гречихи, расстреляли тут же. Потому что урожай принадлежит Германии. Полное рабство!

В 42-ом погнали в концлагерь в с. Семидесятном. Зима, холод. Ничего нет. Жили в скотном сарае для животных: дырявые стены, соломенная крыша. Лежим тоже на соломе, ею же и прикрываемся. Вот тут и спасало мамино пальто. У меня температура, у братика воспалились суставы. Никакой помощи, никаких таблеток. Ничего, ничего, ничего.

Я очень много болела из-за концлагеря. У меня и сейчас хроническое воспаление легких, плеврит и спайки в легких. Не будь я врачом, меня бы уже не было.

И вот мама бросилась в ноги одному из «добрых» полицаев, просит отпустить её с двумя больными детьми. И отпустили! Мы пошли в село к местным жителям, от одного дома к другому. А нигде и никто не пускает. Нас приютила на окраине села одна женщина. Разместились на печке. Жили в битком набитой хате: мадьяры (венгры) на сколоченных нарах в два яруса, человек 10, мы с мамой, братом и бабушкой и молодая хозяйка.

Мы к ней и потом приезжали. И этой зимой похоронили.

С Ниной Михайловной разговорились о ее идеалах, о тех, кто вдохновлял примером. И она сразу вспоминает своего дядю.

– Косте ампутировали пальцы стоп. И воевать в передовых частях, естественно, он уже не мог. Но он скрыл своё увечье и попросился в разведку. Дядя Костя писал моему отцу: «Я счастлив, и я в разведке». Он хотел в полной мере отомстить за отца, моего дедушку, которого к тому времени уже расстреляли. Потом мы получили второе письмо подобного содержания. А вот третье было уже от его боевых товарищей.
Их обнаружили на территории противника. Немцы, в 10-12 раз превосходившие числом наших ребят, преследовали их. И Костя понимает, что с его увечьем, он не сможет убежать и скрыться от противника. И тогда дядя приказывает всем уходить, а сам остаётся отстреливаться. И, когда кончаются патроны, он подпускает немцев как можно ближе и взрывает себя гранатой.
Счастье, когда больше не страшно – уже тебя не убьют. Тебя не расстреляют. – Нина Михайловна аккуратным незаметным движением смахивает слёзы с ресниц. – Не передать!
1943, освобождение Воронежа.

– Ой, это вообще! – Нина Михайловна зажмуривает глаза и хлопает в ладоши как ребёнок. – Такая радость! Большего счастья в жизни не было. Это я уже помню хорошо.

Наше наступление. Земля содрогается. Орудия бьют. Сидим в подвале в погребе. Немцы удирают, просто убегают – такое мощное наступление! И вдруг всё стихает. Мама осторожно выглядывает и говорит:

« Немцев нет. Пойдёмте в хату спать». И сквозь сон мама слышит:

- Хозяйка, открывай! Русские пришли.

И вот они входят. Они, наши ребята в белых маскхалатах (разведчики на лыжах). Подтягиваются остальные из других частей. Набивается полная хата русских людей. Солдаты хватают на руки нас, чужих детей, целуют. Понимаете, какое счастье? Вот его я помню. Счастье, когда больше не страшно – уже тебя не убьют. Тебя не расстреляют. – Нина Михайловна аккуратным незаметным движением смахивает слёзы с ресниц. – Не передать!

Наши дают метр льняной ткани, мама потом из него мне платье сшила в первый класс. И дали огромную гору риса и сахара! Мама варит кашу на всех солдат, мы садимся с ними за общий стол и едим. И такое всё вкусное, и такие все счастливые! Такая радость, вы не можете себе представить.

Сентябрь, 1943 года. Маленькая Нина идёт в первый класс вместе с подружками. Никто не провожает. Никаких бантов, цветов. На Нине новое платье, которое мама сшила на руках иголкой. В качестве учительницы – Анастасия Тихоновна Черных, занимается с детьми в одном из уцелевших домов. Тут же рядом хозяйка дома орудует у печи. Дети учатся писать, лёжа на животе. А за единственной уцелевшей партой сидят те, кто отличился на предыдущем уроке. Это такое поощрение. В распоряжении лишь один букварь, один учебник арифметики и русского языка на всех. Распределяют их так: арифметика у того, кто живёт на крайней левой части села, русский язык – кто с правой, а букварь у тех, кто живёт посередине. Сделал задание – отдай учебник соседу. И так по очереди. Тетради сшивают из газет, чернила варят из чёрных семечек. Карандаши и перья Анастасия Тихоновна как-то добывает сама.

Экзамен в 4 классе ребята сдают уже во вновь построенной школе.

9 мая 45-го в доме Нининой семьи временно размещается Сельский совет. У них единственные в селе телефон и радио. Торжественный голос Левитана!

Капитуляция Германии. Наши воины расписались на стенах рейхстага. Мама даёт маленькой Нине задание: пойти на улицу и всем проходящим мимо и всем соседям сообщить, что война «замирилась». И на весь этот день в селе девочка стала вестницей Победы.

«Не все верят мне на слово, многие бегут к маме уточнять. Радуются, плачут», – пишет Нина Михайловна в своей книге.

В 1947 году возвращается отец семейства. Вернулся живым. Вся грудь – в орденах. Его демобилизовали только после победы над Японией.

«Я такая счастливая, что папа вернулся! Даже есть что-то, подобное чувству вины – за своё счастье перед подружками, у которых отцы погибли».

Сейчас Нина Михайловна уверена: в этой жизни, как оказалось, без Бога никак нельзя.

– Когда я родилась, на меня повесили бабушкин крестик. Он переходил по нашему женском роду, но на мне традиция оборвалась. Прекрасно помню, как однажды дедушка взял меня на руки и понёс на речку. Топить крестик. «Давай мы с тобой его в водичку бросим, к рыбкам». Для меня это было игрой. Как сейчас вижу – крутой берег, цветы, прозрачная вода. И этот крестик, идущий на дно. Мне было два года. А сейчас, спустя восемьдесят лет, я верю. Одна из трёх моих домашних библиотек полностью состоит из духовной литературы. Сейчас читаю Библию на церковнославянском.

На письменном столике букет гвоздик. Его Нине Михайловне сегодня подарили в детском саду.

– Представляете, надо было таким крошечкам объяснять, что такое война! Я им вот как объясняла: «Видите какое небо голубое? А вот с этого самого неба падали бомбы. Они убивали деток, таких же маленьких, как вы».

А детишки стоят, слушают. Ничего не понимают! Такие маленькие, все в пилоточках, тельняшках. Стихи приготовили, а воспитатели для них – конкурсы. Здорово сейчас им праздники устраивают.

Во время нашего разговора Нина Михайловна заплакала три раза. Первый – когда вспоминала, как в их хате впервые встречали Победу. Второй раз она плакала от любви – не выдержала, когда речь зашла о её милых внуках. Третий раз она заплакала, когда провожала нас.
На пороге Нина Михайловна сыплет пожеланиями, трогательно улыбается. Наверное, и глаза у неё остались такими же пронзительно ярко-синими, как и у той маленькой Нины семьдесят лет назад, которая рассказала всему селу, что война «замирилась». Сейчас в тёплой квартире этой вестницы Победы радио «Маяк» характерным высоким отсчётным пульсом в тишине сообщает, что начался новый час. И не счастье ли, что оно больше нигде не транслирует звук метронома?
This site was made on Tilda — a website builder that helps to create a website without any code
Create a website